Крымская война: параолимпиада XIX века

В истории Крымской войны удивляет череда неправильных решений всех воюющих сторон, как со стороны России, так и со стороны Англии, Франции и Турции. Тут и позиция Николая I по поводу давления на Турцию, и совершенно фантастический план войны, предложенный британским Адмиралтейством, и совершенно непонятное решение, продавленное Наполеоном III, который, по сути, всю войну свел к борьбе за шверпункт, которым являлся Севастополь, и многое другое. Но давайте начнем по порядку.

1. Трагикомедия ошибок

Николай I начиная с 1829 года в отношениях с Турцией вел политику, которую в некоторых западных исследованиях называют «политика львиного рыка» (lion's roar diplomacy). Смысл ее был в следующем – при любом решении турецкого руководства, которое не совпадало с российскими интересами, Петербург начинал угрожать войной Стамбулу. Нет, в каких-то моментах русский царь вполне себе помогал турецкому султану (как в случае с турецко-египетской войной 1831-1833 гг., когда в Проливы была послана русская эскадра Лазарева и недалеко от Стамбула высажен русский корпус Н.Н. Муравьева), однако и здесь Николай I потребовал от турецкого правительства за услугу больших уступок.

Согласно Ункяр-Искелесийскому договору между Турцией и Россией не только заключался военный союз, но и было предусмотрено, что в случае войны Проливы закрываются для всех кораблей и судов, кроме турецких и русских. Это соглашение не на шутку всполошило всех. Так, историк Уильям Хейл в книге «Внешняя политика Турции, 1774-2000 г.г.» отмечает, что лорд Пальмерстон (тогдашний глава МИДа Англии) произвел резкий демарш, «поскольку он ошибочно полагал, что секретная статья [договора] предоставила российским военным кораблям свободный проход через проливы». Кроме того, Пальмерстон и остальная часть британского правительства увидели, что «в то время как непосредственные преимущества договора были незначительными», потенциальное преимущество для России «было очень большим в том смысле, что царь поставил Порту в позицию вассала».

Если же учесть, что еще со времен Екатерины II все христианское население Османской империи согласно пунктам Кючук-Кайнарджийского мирного договора (1774 год) было под покровительством Петербурга – надо отметить, что Пальмерстон был не так уж далек от истины. Получалось, что формально часть подданных Османского султана могут жаловаться на неправомерные действия своего правителя в Петербург, а Петербург, грозя войной, будет прожимать свои интересы в Турции.

Понятно, что такое положение дел турецкое правительство сильно тяготило. И вот, в 1852 году начался новый Восточный кризис, и в самом начале 1853 года возникает план высадки русского десанта на Босфоре. М.А. Петров в своем труде «Обзор главнейших кампаний и сражений парового флота» пишет:

«Хотя русский лот был технически слаб, но флот турок был еще слабее. Боевая подготовка Черноморского флота была достаточна для успешного разрешения поставленной задачи. 30.000 корпус, необходимый для первоначальных операций на Босфоре, мог быть в короткое время погружен на суда и высажен по назначению. Внезапное выполнение операции имело большие шансы на успех.

Однако, с самою начала конфликта, по мере того, как начала выясняться подлинная политическая конъюнктура Европы, политика России быстро утратила свой, ранее присущий ей, категорический характер. Вступив на путь, неизменно ведущий к войне с широкими наступательными планами, русская политика оказалась лицом к лицу с рядом враждебно настроенных мощных европейских державах, и круто изменила линию своего поведения. Вместо решительных мер - начались колебания, стремясь затянуть развязку и ограничиться лишь угрозой Турции, не доводя дело до вмешательства Европы».

Более того, начинают находиться разные увертки. Так, в июне 1853 года командующий флотом России князь А.С. Меншиков пишет генералу М.Д. Горчакову: «Блокада Босфора привела бы только к разорению помещиков наших южных губерний, отняв у них возможность вывоза местных произведений. Спрос на пшеницу из-за границы очень значителен…». Речь идет о важнейшей стратегической операции, которая поможет в случае обострения конфликта и вмешательства Англии и Франции просто закупорить Черное море для неприятельских кораблей, а главком флота рассуждает об убытках помещиков из-за прекращения экспорта зерна. Что тут скажешь!

Более того, не было четкого плана войны и четкой последовательности действий. Вообще ничего не было продумано. Собственно весь план, если его можно назвать планом, заключался в следующем. В Турцию посылается специальное посольство Меншикова, которое выдвигает Турции ультиматум. Ежели Стамбул не согласится с русскими условиями – Россия оккупирует Дунайские Княжества, дабы Турция все-таки согласилась с русским ультиматумом. И… всё. Вот это и был весь план войны, весь план военных действий. Более того, если султан-таки согласится с русскими условиями – предполагалось вывести войска из Княжеств и вернуть ситуацию к статус-кво.


Г. Г. Чернецов. Парад на Царицыном лугу 6 октября 1831 года.

Ну а если в войну вступят Англия или Франция? Зайончковский в своем труде «Восточная война» цитирует Меншикова, и эта цитата – просто приговор всей военной мысли николаевской России:

«Подробного плана для предстоящей кампании вперед начертать невозможно, так как мы должны будем по необходимости соображать свои оборонительные действия с планами и предприятиями противников наших». И когда англичане и французы решили поддержать Турцию и вступить в войну с Россией, оказалось, что у Петербурга никакого плана войны нет, более того – до начала войны русские, имея подготовленный Черноморский флот и армию, не закупорили Проливы, и теперь войну придется вести на своей земле».

2. Что делать?

Но если вы думаете, что узостью стратегического мышления и неумением вести планирование отметилась только Россия – вы сильно ошибаетесь. Объявившие в конце марта 1854 года России войну Англия и Франция с удивлением обнаружили, что… общей границы с русскими у них нет. У России есть обширная сухопутная граница с Пруссией, есть большая граница с Австрией. А вот с Англией и Францией нет.

То есть нейтральные Австрия с одной стороны, а Пруссия с другой ограничили основные европейские театры военных действий Чёрным и Балтийским морями. Природные условия сделали малопригодным для нападения направления со стороны Белого и Баренцева морей, Китай и Средняя Азия не давали ударить по Сибири из Индии. При этом любое передвижение масс войск по территории Европы пугало нейтральные государства, от Швеции до Австрии, а переброска серьезных эскадр на Тихий океан вызывала нешуточное беспокойство тамошних держав, начиная от США и заканчивая Китаем.

Изначально английские и французские контингенты перебрасывались под Стамбул, дабы отразить русский штурм Проливов. Однако уже вскоре союзники поняли, русские от экспедиции на Стамбул отказались. Единственным местом, где соприкасались турецкие и русские войска, были Дунайские Княжества¸ Молдавия и Валахия.

Поэтому английские и французские контингенты перевезли из-под Стамбула в Варну, однако, как гром среди ясного неба, прозвучала новость, что русские выводят войска из Княжеств, а им на смену приходят австрийцы, тем самым отделяя противоборствующие стороны друг от друга. Именно эта ситуация и заставила британское Адмиралтейство срочно выработать новую концепцию войны. Прям по Чернышевскому: «Что делать?».

Мысли были разные. Например, союзники всерьез рассматривали перевозку войск и высадку десанта на Кавказе. В Варну даже прибыла делегация черкесских узденей, но воевать в горах… В этом случае преимущество союзников в живой силе нивелировалось географией, да и снабжение этих войск составляло бы отдельную проблему. И тогда Первый Лорд Адмиралтейства Джеймс Грэхэм (Грэм) предложил план, который при ближайшем рассмотрении можно признать совершенно безумным.

Поскольку постоянная армия у Англии была только в Индии, под эгидой британской Ост-Индской компании, а в метрополии армия была добровольной, за исключением мелких постоянных контингентов, и всеобщий призыв правительство Абердина начинать категорически не желало, возник безумный план морской блокады России со стороны Черного, Балтийского и Белого морей, а так же Тихого океана. Для реализации этого замысла не хватило бы никакого Роял Неви, даже вкупе с французским флотом. И это не говоря уж о том, что англичане очень боялись реакции США на подобные действия, ведь Ванкувер и Канада были очень уязвимы перед возможным американским вторжением.

Этот действительно фантастический план заставил французского маршала Сент-Андре саркастически процитировать Клаузевица: «Теоретизирование никогда не было сильной стороной Туманного Альбиона». Саркастически отозвался и тогдашний глава британского МИДа Рассел, говоривший относительно Первого Лорда Грэхэма, что тот «сильно перечитал героических саг времен Нельсона, вместо того, чтобы здраво и критически проанализировать их». В XX веке Базиль Лиддл-Гарт отметил, что «англо-французский флот в лучших традициях Наполеоновских войн имел решающее преимущество в силах, и в худших традициях Наполеоновских войн не имел никакого представления, что с этими силами делать».


Эдвард Дункан.  Британский флот покидает Спитхэд, 11 марта 1854 года.

Изначально план Адмиралтейства был прост – разрушить внешнюю торговлю России, атаковать основные порты – Одессу и Севастополь в Черном море, и Свеаборг и Кронштадт на Балтике, тем самым поставив царя на колени. По мысли создателей плана, далее в России должны были начаться крестьянские восстания, волнения в национальных окраинах, и над страной нависнет угроза распада. План этот разработал генерал-лейтенант Джордж Лейси Эванс.

И вот тут начался новый виток идиотизма. Ещё до объявления войны министр иностранных дел Англии лорд Кларедон писал: «В случае войны с Россией Балтика должна стать одним из главных, если не главным театром военных действий. Один удар по России на Балтике равен двум ударам на Чёрном море». В принципе, такой взгляд на стратегию можно назвать правильным, ведь столица России, Санкт-Петербург, находилась именно на Балтике. Удар по балтийскому побережью стал бы ударом по царю и по государственным институтам.

Но основные силы были направлены на Черное море. Почему? Ответов два. Первое: думали, что на Черном море быстренько со всем разберутся и перебросят силы на Балтику. Второе: нельзя было оставить «без присмотра» французский флот.

В результате получилась следующая картина. На Черное море были отправлены со стороны Англии 9 линейных кораблей (1 винтовой) и 5 фрегатов, 6 винтовых или пароходофрегатов плюс мелкие корабли, со стороны Франции – 15 линкоров (3 винтовых), 5 фрегатов, 11 винтовых или пароходофрегатов, 14 корветов и авизо. Итого – 24 линейных корабля, 22 фрегата, плюс мелкие суда. Русские могли противопоставить этой силе 14 линейных кораблей, 4 фрегата и 11 пароходов.

Что касается Балтики, то туда англичане и французы смогли выделить лишь 13 линейных кораблей (9 винтовых), 4 винтовых фрегата, 4 пароходофрегата и 3 колесных шлюпа. Этим силам Балтийский флот России мог противопоставить 24 линейных корабля и десять пароходофрегатов, кроме того - одну плавучую батарею, два «голландских канонирских бота», 51 канонерскую лодку (девять трёхпушечных и 42 двухпушечных), десять иолов, одну бомбардирскую лодку, одну гребную шхуну и одну дозорную лодку — всего 77 единиц разного типа мелких кораблей. То есть наряд сил, высланных на Балтику, мало того, что был слабее Балтийского флота, так еще и включал в себя ограниченное количество малых кораблей, которые имеют решающее значение для действий у побережья и в шхерах. Вопрос – а где же были эти самые мелкие британские корабли?

Дело в том, что в оценках возможных действий России англичане исходили из того, как бы поступали сами, окажись они на месте русского руководства. Без достаточных на то оснований британцы решили, что уже в феврале 1854 года русские корабли Балтийского флота были сосредоточены в Ревеле, и вот-вот выйдут в море, минуют датские Зунды, и начнут атаки на коммерческое мореплавание Англии и Франции в Северном море. Чуть позже страхи еще более разрослись – предполагалось, что в Ревеле на корабли будет посажена 30-тысячная русская армия, которая совершит высадку в Шотландии или на побережье Франции и начнет победный марш к Лондону или Парижу. Не исключали так же, в случае высадки во Франции, что русских поддержит Пруссия, которая вторгнется в Пикардию и Артуа через Бельгию и Голландию. Так вот в полном соответствии с этими представлениями до 30 колесных шлюпов и канонерских лодок…. Патрулировали воды Северного моря для отражения гипотетического русского десанта.

Гигантские наряды сил, посланные на Балтику и в Черное море, полностью обескровили британский и французский флоты. Для действий в Тихом океане они смогли собрать только 4 парусных и 1 паровой фрегат, 4 шлюпа, 2 брига, 2 колесных парохода плюс несколько судов снабжения. У русских в регионе были сосредоточены три 50-пушечных фрегата («Диана», «Паллада» и «Аврора»), а так же 20-пушечный корвет «Оливуца», 4-пушечная винтовая шхуна «Восток», колесные пароходы «Аргунь» и «Шилка», вооруженные транспорты «Двина» (12 пушек), «Байкал» (6 пушек) и «Иртыш» (5 пушек). При этом англо-французские силы имели зону ответственности, которую просто не могли защитить даже при всем желании – весь Индийский и Тихий океаны. Англичане очень боялись, что русские фрегаты выйдут в крейсерство, поскольку в Тихом океане было много лакомых кусков, которые русские при желании могли бы разграбить.


В.Ф. Дьяков. Оборона Петропавловска-Камчатского в 1854 году.

К примеру, тот же остров Гонконг от пиратов и китайцев на их древних джонках был защищен одним 24-фунтовым и двумя 12-фунтовыми орудиями. Такая оборона против современного 50-пушечного фрегата не продержалась бы и десяти минут. А захватывать там было что – склады Гонконга на июнь 1854 г. содержали товаров и опиума на общую сумму в 2,1 миллиона фунтов стерлингов, или на 20 миллионов рублей.

Сингапур, который был главнейшей перевалочной базой британской Ост-Индской компании, защищала батарея Канниг, на которой пушки… отсутствовали, ибо ее в 1829 г. переделали в ботанический сад. А форт Фуллертон, был запланирован к строительству на 1855 г., достроят же его лишь к 1859 г. Около Галапагосских островов находился британский китобойный флот, а это примерно на 3 миллиона фунтов китовьего уса, ворвани и жира. В Австралии в совершенно незащищенных портах лежало готовое к вывозу золото на 5 миллионов фунтов.

Ну и последний морской театр – Белое море. На блокаду Архангельска смогли выделить лишь небольшую эскадру кэптена Эразмуса Омманея в составе 26-пушечного фрегата «Eurydice» и двух паровых шлюпов – «Miranda» (15 пушек) и «Brisk» (16 пушек).  Чуть позже к нему присоединился французский отряд - 40-пушечный фрегат «Psyché» капитана Жильбера и 20-пушечный бриг «Beaumanoir». Для взятия и разграбления Архангельска, имеющего гарнизон в 25 тысяч штыков и сабель с 50 орудиями в крепостях, таких сил было совершенно недостаточно.

Более того, начиная с XVIII века англичане чаще всего закупались в России по предоплате, причем проводили ее заранее – за полгода или три месяца. Так вот, с началом войны деньги были перечислены, а товаров… не предвиделось, по крайней мере - до окончания конфликта. Поэтому в Парламенте Англии возникло довольно большое лобби торговцев, которые требовали снятия блокады с русских портов в Белом море, если русские… разрешат отгрузку уже оплаченных товаров! Большинство голосов набрать за этот законопроект не получилось, и в результате 2 июня 1854 года (напомним, что Англия и Франция объявили России войну в конце марта 1854-го) британский посол в Петербурге передал немного ошарашенному Николаю I просьбу «об отпуске английским коммерсантам уже оплаченных ими товаров». Лорд Бомон на приеме у премьер-министра Абердина ничтоже сумняшеся высказал предложение, что, конечно же, Адмиралтейство «имеет право блокировать любой русский порт безо всякого уведомления противника», но давайте все же будем рыцарями – и о блокаде будем уведомлять за два месяца, чтобы английские торговцы успели закончить все свои дела в данном регионе.

Согласитесь, парад идиотии полный, не хуже чем у русских в прошлой части.

3. Где воевать будем?

И опять про союзников. Мы с вами оставили их в Варне, после того, как русские вывели войска из Дунайских Княжеств, и туда вошли австрийцы. Так вот, получилась незадача – армия уже два раза перевозилась и высаживалась, только… повоевать с русскими так и не получалось. Не сказать, что союзники не стремились, чему примером совершенно эпический марш на Добруджу. Мысль была проста - произвести поход с целью освобождения нескольких крепостей, дабы показать, чья угроза заставила русских убраться с берегов Дуная. А если русские примут бой – разгромить их уже в генеральном сражении.

В результате на марше войска подхватили эпидемию холеры. Только первая дивизия Канробера потеряла умершими 1886 человек безо всяких боев. Еще 2000 человек были госпитализированы. Дичайшие потери понес 1-й полк зуавов, который совершал 9-часовой марш в тридцатиградусную жару. Полк фактически потерял весь личный состав. Английский подполковник Сомерсет Калторп, описывая ужасающие картины вымирания французской армии, утверждает, что часть своих солдат зуавы похоронили еще живыми, а берег моря в Балчике был усеян трупами французских солдат.

Дело усугубили военные медики. Многие доктора были в плену «теории миазмов», озвученной еще в XVIII веке, согласно которой болезнь распространялась из-за ядовитых испарений земли или воды. У многих докторов дипломы были защищены по теории миазмов, и признать, что они ошибались, значило – поставить под сомнение их квалификацию. Но, как вы понимаете, вопросы к докторам начались, и нешуточные. И далее было дано такое объяснение – холеру в войсках распространили… французы. Потому что пьют дешевое красное вино, тогда как пили бы британское посконное бренди – был бы иммунитет.

Напрасно военный врач Томас Баззард пытался убедить своих коллег и генералов приказать кипятить воду (самое лучшее средство профилактики холеры), его призывы не встретили понимания. Экстренный перевод французов на бренди почему-то не помог, солдаты продолжали гибнуть. Очевидцы писали, что вокруг лагерей валялись пьяные умирающие тела с недопитыми бутылками бренди, в собственной моче, рвоте и фекалиях, облепленные зелеными мухами.


Карикатура, изображающая надвигающуюся эпидемию холеры.

Всего за июль-август потери союзников от холеры составили 8300 человек, из них 5200 – безвозвратно, при этом никаких столкновений с русскими не произошло вообще. Но вернемся к планам. Лишь 22 июля было решено высадить войска в Крыму и захватить Севастополь. Почему? А очень просто. Союзники считали, что:

1) эта операция будет быстрой, за пару-тройку месяцев управятся;
2) эта операция будет эффектной. Ну как же - спалить вражеский флот в его же гавани! Достойное продолжение Копенгагена и Тулона! Дандас в одном ряду с Нельсоном и Худом!
3) Турецкое требование - ибо без Черноморского флота невозможны десанты в Трапезунд и Константинополь.

То есть Севастополь и Крым возникают как совершенно второстепенная цель, которую даже не планировали и не рассматривали вначале! И там сошлись все три условия
англичане - повоюют с флотом. Французы - повоюют на суше. Турки - наконец-то перестанут опасаться за Стамбул.

Уровень планирования операции отлично отражен в следующей цитате генерал-майора Бреретона: «План союзников, если его можно назвать планом, состоял в переходе к Крыму, уничтожении всего, что попадется по пути, и высадке войск прямо на причалы Севастополя. Другими словами, Севастополь должен был быть захвачен с чрезвычайной быстрой. Но подобному развитию событий помешал недостаток информации - было неясно, какими сухопутными силами обладают русские, какие укрепления имеет Севастополь, и где находится русская армия. Всё, что было ясно после новых донесений разведки, что морские укрепления чрезвычайно сильны, и что в гавань не даст войти сильный русский флот из 16 кораблей и 11 военных пароходов, не считая малых кораблей. Поэтому было решено проследовать к Севастополю с демонстрацией, и продвигаясь вдоль побережья попытаться найти место для высадки армии».

4. Затопление кораблей

Отдельным пунктом можно рассмотреть затопление кораблей Черноморского флота, и это явный прокол как российского руководства, так и российских адмиралов. Исследователь Крымской войны С.В. Ченнык пишет, что союзные адмиралы «с трудом пытались заставить себя поверить в то, что русский флот не тешит себя надеждой на морское сражение. Удивляло, что русские делали с собой то, что с ними планировали сделать враги – блокировали себя в бухте».

Только начальник штаба Черноморского флота Корнилов последовательно отстаивал активные действия. Он раз за разом предлагал атаку союзного флота в Проливах, в Варне, наконец – на переходе из Варны к Евпатории. Однако эти планы встретили полнейшее непонимание не только у главнокомандующего флотом Меншикова, но и… у капитанов Черноморского флота. М.Ф. Рейнеке, генерал-майор Черноморского флота, пишет:

«Самонадеянность Корнилова на наши силы и пренебрежение к неприятелю опасны: он все еще не оставил намерения выслать Нахимова в море с тем, что если  встретит неприятеля слабее, то сразиться, а сильнее – то бежать в Севастополь. Такое действие, кроме опасности от ловушки или засады и от случайности ветра, опасно и в нравственном отношении: убежим мы от сильного неприятеля – дух команды упадет».

Русский флот в результате в море не вышел, а союзники начали захваты купеческих судов около главной базы Черноморского флота. Неприятеля интересовали не в последнюю очередь штурманские документы. Если их не было, то активно опрашивались капитаны. Собственно, именно бездействие и апатия Черноморского флота сделала возможной высадку союзников в Евпатории. Был ли это саботаж? И да, и нет. Скорее я бы назвал это уровнем морского мышления и штабной культуры.

Настоящая морская нация в ситуации превосходства противника на море постаралась бы спасти флот, а не базу. Корабли вполне можно было отвести в Лиман, где находилась главная кораблестроительная база флота – Николаев. Русские же предпочли затопить флот и сражаться за уже ненужную базу флота.


Айвазовский. Черноморский флот на Феодосийском рейде.

Переход из Варны к Евпатории был самым кульминационным моментом, когда русский флот имел все шансы нанести союзникам серьезное поражение. Г. Свинборн (Суинберн) отмечает:

«Перевозка из Варны в Крым  была главной задачей, возложенной на флот. Безопасность этой армады зависела от приблизительно десяти линейных парусных кораблей, двух пароходофрегатов и приблизительно десяти парусных пароходов. Поскольку французские военные корабли использовались как транспорты и были забиты войсками, для этой цели они были бесполезными. Российский флот имел в это время базировавшиеся в Севастополе четырнадцать прекрасных линейных кораблей и четыре фрегата (а так же 11 пароходов – прим. авт). Имел их, но не посмел выйти и дать сражение, результатом которого могло стать истребление конвоя и как следствие – невозможность вторжения в Россию. Но возможность не была использована и армия была высажена на открытом берегу в Каламитском заливе…».

То, что произошло дальше – это уже прямой непрофессионализм, если не сказать больше. Жандр: «Утром 9 сентября (1854 г. – Авт.), Корнилов собрал на совет флагманов и капитанов. Корнилов предложил выйти в море и атаковать врагов, столпившихся у Лукулла. Он рассчитывал, что, при счастии, мы могли разметать неприятельскую армаду, и тем лишить союзную армию продовольствия и подкреплений, а при неудаче – избегали постыдного плена, имея случай, если абордаж не одолеет – взорвать на воздух неприятельские корабли, сцепившиеся с нами; что, спасая честь русского флага, моряки защитили бы грудью и родной свой порт, ибо союзный флот, оставшись даже победителем, так был бы обессилен гибелью большой части своих кораблей, что не дерзнул бы атаковать сильные приморские батареи Севастополя, а без содействия флота, союзная армия, конечно, не овладела бы городом…

Безмолвно приняли флагмана и капитаны предложение Адмирала. Только некоторые, отдельные голоса выразили свое согласие, а большинство обдумывали другой проект – затопление входа на рейд – о котором многие поговаривали в то время в Севастополе…

Когда капитан 1 ранга Зорин высказал необходимость затопить старейшие по службе корабли на фарватере и обратить людей с них и с других кораблей на подкрепление гарнизону, у многих присутствовавших навернулись на глазах слезы. Громкий говор сменил безмолвие. Корнилов, отвергнувший предложение Зорина, скоро увидел, что большинство одобряет этот проект, и, с болью в сердце, прекратил рассуждения словами: «Готовьтесь к выходу; будет дан сигнал: что кому делать».

Распустив совет, Корнилов явился к князю Меншикову, и объяснил свое намерение выйти в море. Князь решительно воспротивился, и повторил отданное им Владимиру Алексеевичу… приказание: затопить фарватер; но Корнилов возразил, что он этого не сделает. Рассерженный его настойчивым противоречием, князь Меншиков сказал: «Ну так поезжайте в Николаев к своему месту службы», и приказал ординарцу позвать вице-адмирала Станюковича, дабы отдать ему приказания…».

По сути, капитаны флота… отказались воевать в море. Они отказались вывести корабли и дать бой противнику, чтобы спасти свою же базу! Они переложили задачу спасения главной русской военно-морской базы на плечи армии! Более того, первые три корабля топили в панике, не сняв с них ни пушек, ни пороха! Без комментариев.

Впрочем, эта история в Крымскую войну повторится еще раз. В Керчи. Где так же бесполезно и бесславно будут затоплены корабли Кавказского патруля, дабы перекрыть проход союзникам в Азовское море. И точно так же, как и с кораблями в Севастополе, первый же шторм раскидает этих утопленников, и затопление окажется абсолютно бесполезным.

5. Флот в море выйти не хочет

Абсолютно то же самое происходило и на Балтике, ну только до затопления кораблей не дошло. Как мы с вами помним, Балтийский флот имел 24 линейных корабля против 13 у союзников. Разговоры о том, что союзные корабли в массе своей были винтовыми, давайте оставим на совести оправдывающих бездействие флота. Как минимум 10 линкоров русские вполне могли сделать квази-паровыми, просто принайтовив им к борту 10 пароходов Балтийского флота. Да, скорость у них была бы меньше, чем у винтовых кораблей, но для боя от обороны и маневрирования без учета ветра этого вполне хватило бы.

Кроме того, надо понимать, что часть эскадры союзников была блокшипами – это переделанные из парусных паровые корабли с маломощной машиной, малым запасом угля, уменьшенным количеством орудий и т.д.

Изначально разрабатывалась идея Датской экспедиции – то есть ввести Балтийский флот в Зунды и дать там бой союзной эскадре. Это позволило бы нивелировать техническое превосходство союзников в паровых кораблях, ибо в узости маневрирование машинами ограничено. Однако вскоре на первый план вышла задача «усиления обороны Свеаборга и Кронштадта, вооружением его в виде блокшивов. Вся же оборона Балтийского побережья по этому своду предложений была возложена: а) на сухопутные войска… б) на усиленную оборону важнейших укрепленных пунктов по сим берегам».

Самым, пожалуй, отвратительным было совещание 26 июля 1854 года. К этому моменту союзная эскадра обложила русскую крепость Бомарзунд, и Николай I спросил мнения адмиралов – сможет ли флот помочь армии. Вот как это совещание описывает адмирал Ф.П. Литке: «государь посетил Кронштадт и адмиралтейский корабль «Император Петр I», куда и мне велено было приехать. После обыкновенного обхода государь пошел в адмиральскую каюту и позвал туда адм. Рикорда, его начальника штаба и меня. Великие князья были все, кроме Михаила Николаевича. Заперли двери. – Очевидно совещание.

Прежде чем сели, Конст[антин] Ник[олаевич] успел шепнуть мне на ухо: On a la malheureuse idee de faire sortir la flotte, – combattez la [есть несчастная мысль вывести в море флот, оспаривайте ее]. Государь начал изображением опасного и почти беспомощного положения крепости Бомарзунда (Аландские о-ва), окруженной большею частию соединенного неприятельского флота, который должен усилиться еще значительным десантным отрядом. В то же время 8 или 9 кор[ветов] лежат у Ревеля, – как будто бравируя или вызывая нас.

Соображая все это, государь выразил мысль, нельзя ли Кронштадтским дивизиям выдти и, соединясь с Свеаборгскою, атаковать стоящий отдельно у Ревеля отряд, может быть овладеть им, и вместе с тем сделать полезную для Бомарзунда диверсию?

Адм[ирал] Рикорд в общих выражениях изъявил готовность исполнить волю государя, но вместе неуверенность в успехе. За ним я положительно высказал мое мнение, что успеха от поиска над отдельным неприятельским отрядом ожидать нельзя, потому что, имея 6 винтовых лин[ейных] кораблей, он всегда может уйти от наших парусных, которых рангоуты, появившиеся на горизонте, вовремя его предостерегут, если и не сделают этого крейсеры. Наш же флот может подвергнуться большой опасности, если главные силы неприятеля, извещенные крейсерами, на него обратятся.

«Ну, если нельзя, то нечего об этом и думать», – сказал государь и отправился на берег, где посетил генерала Дена и осмотрел строящийся на Косе редант, и потом возвратился в Петербург». То есть происходит то же самое, что и в Севастополе – флот перекладывает всю борьбу с противником на плечи армии, а сам готов…героически отсидеться в порту, лишь бы не выходить в море и не принять бой!


Уильям Симпсон. Гавань Балаклавы, 1854 год.

6. Где же наши крейсера?

Отдельный вопрос – почему Россия не развязала активные крейсерские и каперские операции во время Крымской войны? Дело в том, что от России, как от более слабой в морском отношении державы, союзники упорно ждали крейсерской войны.

Сначала о трех фрегатах Тихоокеанского флота. Дело в том, что губернатор Восточной Сибири Муравьев воспользовался Крымской войной, чтобы присоединить к России Приамурье и получить устье Амура. То есть Муравьева противостояние с союзниками интересовало постольку-поскольку. Именно для этой цели все три русских фрегата были стянуты в бухту Де Кастри (ныне – залив Чихачева). Да и сами капитаны русских фрегатов не особо рвались в крейсерства, состояние «Паллады» было признано плохим, зимовки 1854-55годов фрегат не пережил, «Диана» затонул после повреждений от шторма 7 января 1855 года. «Аврора» же, оставшись на зимовке у устья Амура, получил повреждения от льдов.

Самое смешное, что командующий британской Тихоокеанской эскадрой Стирлинг в зиму 1854-55 годов думал, что русские, дабы сохранить свои корабли от вмерзания в лед и от повреждений, уведут их в Южные моря, грабить английские китобойные флотилии и беззащитные колонии. Ширились слухи, что русские крейсера видели у Австралии и Новой Зеландии, что заставило местные власти срочно начать строительство большого количества канонерок. Но… русские в этом плане действовали пассивно, хотя, если принять логику Муравьева (надо успеть утвердиться в Приамурье, надавить на китайцев и японцев, получить прямую водную дорогу из Забайкалья в Русскую Америку) – эта пассивность имела смысл.

Ну а что же каперство? Уже в начале войны французские консулы в Нью-Йорке и Сан-Франциско раз за разом слали в метрополию депеши, рассказывающие об угрозе со стороны американских каперов с русскими каперскими патентами. Так, английское Министерство торговли (Board of Trade), которое почти в каждом отчете писало, что «русская база, расположенная в районе Тромсе, Хаммерфеста или, не дай бог, Нарвика, будет угрожать побережью Шотландии, что поставит под угрозу всю британскую торговлю в Северном море».

Ответ на самом деле… обескураживает. Итак, 4 января 1854 года рескриптом Николая I было составлено «Особое положение» по каперам. Положением этим было постановлено, что патенты могут быть выдаваемы только русским подданным, а объектом для нападения со стороны каперов должна быть по преимуществу неприятельская публичная собственность, и только те суда нейтральных государств, которые занимаются подвозом военной контрабанды и посягают на нарушение блокады.

Англия и Франция очень опасались, что в случае начала войны с Россией, Россия прибегнет к каперству. Дело в том, что торговый флот России был микроскопическим, и потеряй она его или нет - ей это было как укус комара слону. А вот обратная ситуация была гораздо хуже для союзников - в море 2/3 судов - английские и французские. То есть плюнь в судно - попадешь с большой вероятностью на англичанина или француза.

Войну России объявили 27 марта 1854 года.

Ну а далее... Не знаю, без смеха и грусти одновременно об этом говорить невозможно… 28 марта Англия, и 29 марта Франция издали декларации, где отказывались от выдачи каперских патентов против России при условии, что Россия сделает то же самое в их сторону. Опираясь на... «нравственные чувства народов». Прочитавший это, воскликнет – что? Поверь, читатель, автор и сам в таком же недоумении. И в еще большем недоумении, почему Николай I… подумал и согласился. (Рис. 9)


Уильям Симпсон. Союзники в крепости Ени-Кале, 1855 год.    

Отдельной строкой шел запрос в США. Английское правительство вступило с США в переговоры об отмене каперства, опасаясь, что Россия прибегнет к услугам американцев, выдав им от себя каперские свидетельства, — но получило ответ, что опасения эти лишены основания, так как законы Штатов запрещают их гражданам принимать каперские свидетельства от воюющих держав, когда Союз остается нейтральным. Правда, президент Соединенных Штатов Пирс не уточнил, законы КАКИХ штатов запрещали принимать каперские свидетельства от воюющих держав, а КАКИХ - разрешали. Кроме того, в Америке было до хрена неграждан-иммигрантов, где можно было разворачивать наем вообще без проблем, пример Вандербильда потом это доказал.

Более того, русские консулы в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе даже объявили о выдаче каперских свидетельств американцев, но… были быстро одернуты за руку Петербургом.

Некоторые выводы

Крымскую войну кто-то из современных историков в шутку прозвал «Первой Паролимпиадой». Как мы видим даже из приведенных, и далеко не полных примеров – это название явно не лишено смысла. Чудовищные ошибки откровенные глупости допустили все стороны. Просто англичане и французы сделали на пару глупостей меньше.

Особняком тут стоит непрофессионализм, который можно признать явным саботажем, при ключевом моменте Крымской – речь идет о захвате Керчи англо-французами и вводе их эскадры в Азовское море. Дело в том, что вся русская группировка войск в Крыму с апреля по октябрь снабжалась преимущественно по морю – грузы перевозили в Арабат, и далее на телегах по хорошим грунтовым дорогам доставляли в Севастополь или в действующую армию. В этом смысле удержание русскими Керчи и недопущение союзников в Керченский пролив было вообще главной задачей на кампанию 1855 года.

Уже летом 1854 года стало понятно, что Керчь нужно срочно укреплять, так же как и Кинбурн и Очаков. Если русские хотели, чтобы Днепро-Бугский лиман и Азовское море оставались их внутренними морями – значит, вышеупомянутые крепости необходимо было укрепить как Ревель, Кронштадт или Свеаборг.

Пока что ограничились полумерами: «К лету 1854 года для затопления в Керченском проливе было закуплено 35 старых купеческих судов: «Преображение», «Телемак», «Дмитрий», «Калитари», «Сатир» и другие. Общая высота закупленных судов составляла от 23 до 7 футов. При том, однако, что максимальная глубина фарватера в районе Павловской батареи доходила до 24 футов, а только 12 судов из 35 имели высоту от 15 до 23 футов, такая преграда была явно недостаточною. Для увеличения высоты некоторых судов к их бортам добавлялись «наделки».

Однако же первый сентябрьский шторм не оставил от этой преграды и следа. Поэтому… затопили там же все корабли Кавказского патруля. С тем же самым результатом.
Однако прошел год, и оказалось… что и Керчь и Ени-Кале имеют слабую артиллерию (в основном 18- и 24-фунтовки, дальность выстрела которых была почти в два раза ниже, чем у пушек англичан и французов), и просто не могут эффективно бороться с неприятельским флотом. Могли бы спасти гранитные стены, но и Керчь, и Ени-Кале не перестраивались в XVIII века, имели кирпичные стены и деревянные перекрытия. В результате получилось то, что получилось.


К.Боссоли. Общий вид Керченского залива с горы Митридат. 1855 г.

Незадолго до вторжения неприятеля в Азовское море исполняющего обязанности наказного атамана писал военному министру: «Беззащитность азовских городов создает положение их очень опасным, даже не безопасен и самый Ростов с огромными запасами прибывшего недавно на барках провианта...».

Отдельный вопрос с минами: «в «глубоких» мостах были поставлены ударные якорные мины с углублением 2 метра. а в мешок - донные гальванические мины (фугасы), подрываемые по проводам с берега. По 40 мин в шахматном порядке заграждения были установлены у Павловского мыса (гальванические мины) и у Еникале, а так же 20 мин для защиты Керченского рейда между Ак-Буруном и Новым Карантином.

12 мая 1855 г. союзный флот из 9 линейных кораблей и 48 других, большей частью паровых (всего более 80 боевых и транспортных судов) подошел к селениям Амбелаки и Камыш-Бурун».

Так вот, начальник обороны Керчи генерал Врангель, отходя из Керчи (оставленной без боя), просто про мины… забыл. Павловская батарея была взорвана вместе со станцией управления минными полями, соответственно гальванические мины были после этого были не боеспособны. Ну а ударные мины, которых было просто мало, либо не сработали, либо союзные корабли прошли мимо них. «По оставлении Керчи нашими войсками и жителями, неприятель двинул в нее свой десант, который состоял из французов, англичан и турок; вместе с этим появились в водах Керченской бухты его паровые суда, которые несколько опередили занятие города своими войсками и начали бомбардировку прибрежных городских зданий, большей частью хлебных магазинов, которые были ими сильно повреждены, или сожжены, так что хранившееся в них зерно попорчено, а вдобавок к этому, неприятель, заняв город, портил хлебные склады поливкой товара известью».

Союзники, высадив десант в 16 тысяч человек, захватили в Керченском порту большие запасы угля и произвели сеть набеговых операций на города Азовского моря, которые обернулись большими материальными потерями для русских. Так, например, хотя атака на Таганрог была отбита, в городе русские потеряли большие запасы хлеба и фуража. Были разорены Ейск, Таганрог, Мариуполь, и еще множество азовских городков.

Просто цитата из книги Александра Миргородского «Крымская война на Азовском море»: «25 августа (6 сентября) 1855 года командующий Южной армией и войсками в Крыму князь Горчаков поручил генерал-майору князю Херхеулидзе провести расследование причин бездейственности мер по защите Керченского полуострова и входа в Азовское море, а после смерти последнего, в 1856 году эта работа была продолжена и завершена генерал-адъютантом Лидерсом.

Особый интерес представляет отзыв самого Горчакова, направленный 7 (19) июля 1856 года на имя военного министра князя Долгорукова за №1028. В этом документе он весьма подробно излагает собственное заключение относительно причин оставления Керчи. По его мнению, принятые в 1854—1855 гг. меры по недопущению неприятельского флота в Азовское море могли быть результативны только при двух условиях. Во-первых, если бы на Керченском полуострове находились достаточно большие силы для противодействия высадке экспедиционных сил у Камыш-Буруна, что помешало бы англо-французам овладеть открытыми с тыла русскими укреплениям и батареями, обстреливавшими Керченский пролив. Во-вторых, если бы разрозненные батареи на Павловском мысу, в Керчи и Еникале были соединены в единую оборонительную линию и могли сдерживать неприятельское наступление на протяжении нескольких недель вплоть до прибытия подкреплений.

В связи с продолжавшейся уже 8 месяцев борьбой под Севастополем, командовавший в 1855 году Южной армией и войсками в Крыму князь Горчаков не счел возможным «развлекать» силы от главного театра боевых действий, так как поступать иначе (на его взгляд) было бы равнозначно действию в смысле неприятеля, стремившегося этим второстепенным ударом побудить русских раздробить силы и ослабить оборону Севастополя. Тем не менее, данное утверждение никак не увязывается с количеством русских войск, размещенных вдоль побережья Азовского моря и на Дону, прибытие подкреплений к которым продолжалось вплоть до зимы 1855—1856 гг.

По мнению князя Горчакова, отвечавший за оборону Керченского полуострова генерал-лейтенант Врангель сделал все, что мог и должен был сделать, так как усилить его отряд было нечем. К тому же, выданное верховным командованием наставление ограничивало действия барона фон Врангеля географически – из опасения возможной высадки экспедиционных сил союзников у Феодосии для последующего наступления на Парпач и далее – на Арабат, последнему было предписано постоянно поддерживать сообщение с главными силами через Карасубазар. Приведение в должное состояние укреплений Павловской батареи, Керчи и Еникале с целью удержания длительной осады Горчаков вообще считал «делом совершенно несбыточным». По мнению русского военачальника, этому мешали сразу несколько проблем – отсутствие материалов, артиллерии, рабочих рук и войск для прикрытия проводимых работ.

Все вышеуказанные оправдания, доводы и перечисленные проблемы звучат весьма неубедительно. Документ за подписью Горчакова не дает нам ответа на такие неудобные вопросы, как, например, каким образом союзникам удалось выкопать траншеи и подготовиться к обороне от превосходящих русских сил не за один год, а меньше чем за 2 недели? Столь же нелепы и утверждения об отсутствии рабочих рук или артиллерии. Следует еще раз отметить, что в качестве трофеев в мае 1855 года противнику досталось более 100 пушек! Многие орудия, задействованные неприятелем в системе обороны Керчи и Еникале, представляли собой именно брошенные русскими пушки, просто-напросто убранные с приморских фасов и развернутые для обороны подступов с сухопутного пути. Англичане и французы остались довольны – часть артиллерии, привезенной ими с собой на борту пароходов они сразу же вернули обратно под Севастополь. В итоге напрашивается вопрос: если ставка верховного главнокомандования ставила перед бароном фон Врангелем только задачу по обороне от «частных попыток неприятеля» — незначительных вылазок диверсантов-поджигателей, отрядов фуражиров и так далее, тогда с какой целью такое огромное количество орудий было сконцентрировано на Керченском полуострове?

Так или иначе, но сняв, всеми правдами и неправдами ответственность с себя и с начальника войск в восточной части Крыма, бывший командующий Южной армией решил переложить вину на офицеров младшего ранга. В заключение вышеуказанного документа на имя военного министра, Горчаков обозначил ряд обстоятельств, требовавших «дополнительного расследования».

Во-первых, он считал необходимым разобраться, действительно ли выделенные царским правительством деньги на закупку и установку подводных мин, устройство бонов и других заграждений были потрачены на эти цели, или же имели место какие-то злоупотребления.

Во-вторых, совершенно справедливо был поставлен вопрос, почему пароходы и буксируемые ими суда не отступили вовремя от Керчи и Еникале, а отплыли только тогда, когда уже не могли избежать преследования неприятелем, в результате чего были истреблены собственными экипажами вместе со всем грузом.

В-третьих, по сведениям князя Горчакова, из всех находившихся в городе казенных денежных средств, были вывезены только суммы штаба Черноморской береговой линии, спасенные казначеем Лавриком, в то время как суммы различных ведомств, погруженные на пароход «Бердянск», были оставлены на его борту в ходе поспешного бегства экипажа и пассажиров на берег.

В-четвертых, большое недоумение русского военачальника вызвали такие факты, как взрыв 25 подводных мин одновременно с подрывом Павловской батареи по приказу подпоручика Грушецкого, а также выведение из строя гальванической батареи в Еникале поручиком фон Критом, вместо того, чтобы замаскировать ее, зарыв проводники к минам.

Результаты двухдневной керченской операции оказались для русских совершенно обескураживающими и стали следствием целого ряда ошибок и грубых просчетов командования Крымской и Южной армий, а также непосредственных начальников войск, находящихся в восточном Крыму. Все силы и средства для организации успешной обороны пролива в их распоряжении имелись».

Примерно в это же время Гамильтон Уильямс писал: «Захват Керчи можно было сравнить с прорывом в большую сокровищницу, доверху наполненную несметными богатствами. На многие мили вдоль побережья растянулись бесчисленные склады, забитые зерном из урожаев, собранных в хлебородных регионах России. Отсюда шло снабжение русской полевой армии, и именно отсюда население осажденного Севастополя ждало спасение от уже мучительного голода».

То есть налицо откровенный если не откровенный саботаж, то трусость и безынициативность как минимум, более того, командующий армией в Крыму покрывает и оправдывает своего подчиненного, командовавшего гарнизоном Керчи, которого бы следовало расстрелять за случившееся.

Самое смешное, что генерал Врангель имел довольно обширный боевой опыт, в том числе и на Кавказе, тем не менее, оборону Керчи он провалил полностью. Почему?

На мой взгляд – это просто уровень российского генералитета. И не только российского, кстати. Крымская война – это инновационная война, война будущего, где использовалось много технических и инженерных новинок, однако велась она в основном генералами, которые имели опыт Наполеоники и воевали так же, как и в предыдущую войну. Союзникам просто удалось допустить на пару ошибок меньше, чем русским.

Блог Сергея Махова

Поддержать наш блог